Выпускники актерского факультета в театре Российской Академии Театрального Искусства — «ГИТИС» повторно отыграли безумный день женитьбы Фигаро (бывшего брадобрея, а ныне мажордома). Чем безумно обрадовали зрителей, которые не смогли попасть на аншлаговую премьеру спектакля.
Пьер Бомарше, думаю, тоже был бы доволен спектаклем в постановке руководителя студенческой труппы профессора Бориса Морозова, но удивился бы минимализму изобразительных средств: полдюжины вешал вместо декораций на сцене и джинсы-юнисекс на молодых актерах и актрисах.
Пьер Огюстенович написал пьесу как сиквел «Севильского цирюльника», уже в предисловии предупредив будущих постановщиков, что ставить её будет непросто: «Тут смешался глас рассудка с блеском легкой болтовни». Пьер Огюстенович требовал от актера в роли Фигаро играть «ум в соединении с веселостью и острословием», а Сюзанна должна была играть «ловкую молодую особу, остроумную и жизнерадостную, свободную, однако же, от почти непристойной веселости развратных наших субреток». Глас рассудка и легкую болтовню прекрасно отыграли Кирилл Ермичев (Фигаро) и Елена Сванидзе (его невеста Сюзанна).
Восточный колорит двух студентов профессора Морозова только добавил красок в исполнение весьма важных ролей – графа и ключницы. Али Алиев одной своей внешностью «уложил» зрителей уже при первом появлении Графа Альмавива, «великого коррехидора Андалусии». А Алина Джафарова с блеском отыграла Марселину – «женщину неглупую, от природы довольно пылкую, однако с характером, который значительно изменили ошибки молодости». Господин Бомарше, казалось, суфлировал Джафаровой из-за кулис: «Если актриса, которая будет её (Марселину) играть, сумеет с подобающим достоинством подняться на ту моральную высоту, которой достигает Марселина после сцены узнания в третьем действии, то интерес публики к пьесе от этого только усилится». Могу сказать, что Джафаровой удалось-таки сыграть и поднять «моральную высоту» и «интерес публики». Хотя, понятное дело, преимущества внезапности «узнания» у неё не было – публика каким-то чудесным образом уже знала, что Кирилл Ермичев – это сын Алины Джафаровой от Николая Ягилева (доктора Бартоло).
Жену восточного человека Али Алиева, «коррехидора Андалусии», сыграла студентка вполне славянской наружности и славянской фамилии – Иванова Аня. Поэтому, когда в минуты яростной ревности весьма высокий и смуглый Али нависал над миниатюрной Аней, то невольно ожидалась аллюзия с шекспировским «Отелло»: «Молилась ли ты на ночь, Иванова?!»
«Садовник Антонио, — требовал Пьер Огюстенович, — должен быть навеселе, причем хмель у него постепенно проходит, так что в пятом действии он уже совершенно трезв». Денису Кутузову удалось отыграть все необходимые нюансы, в образ садовника Антонио он лег как влитой.
При распределении ролей не слишком повезло студентам Анастасии Поповой и Ивану Семеняке. Вполне себе старшекурснице Поповой пришлось играть Фаншетту – «чрезвычайно наивное двенадцатилетнее дитя». А Ивану Семеняке (вот засада!) – пришлось изображать мальчика Керубино. Конечно же Борис Афанасьевич читал ремарку Пьера Огюстеновича, что «роль Керубино может исполнять только молодая и красивая женщина, как это уже и было. В наших театрах нет очень молодых актеров, настолько сложившихся, чтобы почувствовать тонкости этой роли». Может с «молодыми и красивыми женщинами» на актерском факультете ГИТИСА что-то не сложилось, поэтому пришлось отдуваться Ивану? :)
Надо сказать, что второстепенных героев было играть не менее сложно, чем первые роли. Если про судью Бридуазона (Тимур Пшуков) хотя бы известно, что он должен заикаться, то про секретаря суда Дубльмена известно только, что он «одет так же, как судья, но только белый жезл у него короче». Поэтому Сергею Бурлаченко пришлось изображать «человека с коротким жезлом». Причем без жезла…
Про Базиля, «учителя музыки, дающего уроки графине», Бомарше сообщил только, что «характер и костюм те же, что и в «Севильском цырюльнике» и что «это тоже роль второстепенная». Тем не менее, Андрею Щеткину удалось с гротесковым блеском отыграть Базиля не только как неудачливого исполнителя капризов графа и повторителя проделок Фигаро, но и как капризного «отца испанского шансона». В его исполнении обманутый Базиль, заламывая руки, бросился за кулисы с надрывным стоном: «Так поступить с отцом испанского романса!» Чем вызвал бурные аплодисменты и скрасил конец первого акта, а также отбытие зрителей в буфет и на перекур.
Во втором акте обнаружилось, что некоторые персонажи господина Бомарше были вообще вычеркнуты из пьесы. Особо обидно, что так и не появился на сцене «Педрильо, графский ловчий». Надо полагать, что просто не нашлось желающих его играть, поскольку само имя «Педрильо» навязывает молодым актерам особое амплуа, а все они желали бы играть на сцене удачливых гетеросексуалов. :)
