Дмитрий Ячевский: «Сфера» — это наша религия»

Актеру театра и кино Дмитрию Ячевскому исполнилось 60 лет, из которых 36 лет он служит в театре «Сфера».

Во многих интервью юбиляры рассказывают о спектаклях, которые уже нельзя увидеть. А театральная жизнь меняется на глазах, сосредотачивается на «здесь и сейчас». Слишком много непредсказуемого. Бац - пандемия! Бац - реорганизация театров! Бац - извержение вулкана Эйяфьятлайокудль, например! Наш юбиляр совсем недавно играл в спектакле «Обращение в слух», сюжет которого был построен на этом извержении, парализовавшем всю Европу. Но и этот вулкан, и этот спектакль давно вытеснили другие события… Давайте попробуем хотя бы начать со спектаклей текущего репертуара.

— Какие Ваши спектакли нужно обязательно посмотреть в театре «Сфера»?

— Для меня самый важный спектакль, из тех, которые я сейчас играю, - это «Обыкновенная история» Ивана Гончарова на основе романа в прекрасной инсценировке драматурга Виктора Розова. Это блестяще выписанная роль, но самое главное - спектакль настолько своевременный и звучит так злободневно, что если нас переодеть из фраков и сюртуков в джинсы и футболки, то ничего не изменится, даже не надо будет менять ни одного слова в тексте! Ситуация, про которую рассказывает этот роман и спектакль, настолько актуальна, что дальше некуда.

Второй мой любимый спектакль — «Продавец дождя» Ричарда Нэша, в которой я сыграл фермера Карри. Это моя недавняя премьера. Впервые эту уникальную пьесу я увидел в театре имени Станиславского в 80-е годы в постановке Леонида Варпаховского, ученика Всеволода Мейерхольда, и я до сих пор помню того «Продавца» почти в картинках, настолько это была прекрасная пьеса и постановка. И, когда Александр Викторович Коршунов предложил мне сыграть роль отца семейства, я сразу согласился, только чтобы поучаствовать в этой пьесе. Пьеса очень добрая. Вообще для меня искусство – и, в частности, наш театр – это тот театр, который дает людям надежду и силы. У нас ведь время непростое, а в России во все времена время было тяжелое, поэтому людям нужна надежда, нужен свет.

А если говорить о других спектаклях «Сферы», то я бы выделил «Затейник» Виктора Розова, «Старший сын» Александра Вампилова. Мне нравятся работы великих российских и советских драматургов, драматургия, которая никогда не устаревает по отношению к реалиям и коллизиям России. Она и сейчас звучит очень интересно.

Просмотр спектаклей в «Сфере» я советую начинать с одного из этих четырех спектаклей, потому что они наиболее «сферские». И у нас осталось несколько спектаклей, которые поставлены Екатериной Ильиничной Еланской, например, - «Пенелопа на все времена» — это моя последняя работа с ней, это абсолютно «сферский» спектакль, это прекрасная драматургия Сомерсета Моэма, это шикарная и очень умная комедия, я очень рекомендую её посмотреть. Это спектакль, в котором зрители видят и чувствуют «сферу» — это то, о чём мы говорим, то, чем мы отличаемся от других театров, ведь у нас нет «четвёртой стены», мы видим и слышим зрителя, мы с ним беседуем. Мы не играем при зрителях, а вы, мол, подсматривайте. Мы вас видим, мы вас слышим и чувствуем, и вы нас слышите и чувствуете. Это наша идеология, наша вера. Люди не раз признавались мне: «После спектаклей вашего театра мы выходим от вас, становясь чуть-чуть лучше, у нас появляется надежда, вера, новые силы». С этой точки зрения я и ценю искусство, для меня это и есть мерило искусства и театра.

— Что самое важное, что дала вам «Сфера»? Не так много актёров-однолюбов, которые пришли в театр и в нём живут.

— Да, у меня 36-ой сезон в «Сфере». Я пришёл в театр в 1986 году, это был год Тигра, и сейчас год Тигра, и я по гороскопу – Тигр. Такой цикл получился. И я даже не могу перечислить, что мне дал этот театр. Это вся моя творческая жизнь получается – 36 лет. Всем, что я умею, я обязан театру «Сфера».

— Какие люди особо повлияли на вашу творческую судьбу?

— Если вы имеете в виду родителей, родственников, друзей, то в первую очередь это мой дедушка, и я про него говорю, что он был «школьным учителем всего», преподавал живопись, музыку, рисование, черчение, литературу и другие гуманитарные науки. Он был всесторонней личностью: играл на десятке музыкальных инструментов, писал картины, писал пьесы, басни, ставил спектакли. И эта атмосфера творчества, которая царила в доме, конечно, на меня влияла. У Набокова была фраза: «Яд попал в рану, и рана не затянулась». Переиначив её, то же самое я могу сказать о себе: «В детстве «яд творчества» попал в рану, и эта рана не затянулась до сих пор».

Дедушка преподавал в небольшом городе Дмитриеве Курской области, где я провёл несколько лет своей жизни, мои друзья шутят, мол, город был заранее предусмотрительно назван в твою честь – Дмитриев. Так уж случилось, что я родился в Москве, а в силу некоторых обстоятельств мама отвезла меня на лето к бабушке и дедушке в возрасте трёх месяцев, а они потом решили меня не возвращать. И я достаточно долго прожил в этом городе, который когда-то назывался Дмитриев-Льговский. Но это то место, в которое я возвращаюсь в воспоминаниях, и я боюсь увидеть его живьем, он для меня очень дорог, и я понимаю, что там очень многое изменилось, но для меня важны воспоминания того дома, крыльца, той речки, на которую мы ездили с друзьями купаться. Могу нарисовать тот город по памяти, но возвращаться туда я боюсь, не могу. Это что касается дедушки. А дальше – мои родители, брат, мои друзья, моя первая жена, моя нынешняя жена, сыновья. Все те люди, которые проходят через жизнь человека, всегда его меняют. Все они люди хорошие и, надеюсь, меняли меня к лучшему. Кого-то из них уже нет в живых, но вот моей маме 86 лет и дай бог ей ещё долгих лет жизни.

— А что сформировало вас как актёра?

— Не знаю, как у других, я же не бываю в шкуре других актёров, но, когда я слышу ответ какого-то актёра на вопрос «как вы работали над ролью?», я понимаю, что он врёт. Врёт либо для красоты словца, либо он – как и я – врёт, чтобы найти словесную формулу для того чуда, которое происходит, когда пишется картина, делается скульптура, создаётся роль. Это чудо, как его можно объяснить? Творец пытается объяснить, что он отсёк лишний кусок мрамора здесь, мазанул краской там или тут и получилась у него Джоконда. Так и я начинаю выкручиваться.

Я считаю, что на меня огромное влияние произвели роли, которые я играл и в театре, и в кино. Это реальные люди или созданные личности, которые оживали с выходом на сцену или на съёмочную площадку. Я чудесным образом становился другим человеком, жил его жизнью, дышал его воздухом, видел его глазами, и, конечно, они дальше во мне живут. Наверное, из-за огромного количества ролей, которые я играл, я стал больше понимать людей, более трепетно относиться к ним, стал лучше входить в положение другого человека, понимать другого человека, что бы он ни делал. Принимать или не принимать – это уже другая история, но понимать действия и поступки, мотивации профессия меня научила.

— У вас более 130 работ в фильмах и сериалах. Но мне особо запомнился исторический документальный проект «Нулевая мировая», где вы играли роль адмирала Нахимова.

- Это весьма необычная роль в моей фильмографии. Я воспринимал её больше как памятник адмиралу, который куда-то ходит, стоит, смотрит, его снимают красиво и про него красиво говорят. Когда мне предложили эту работу, я удивился. Почему мне? Ведь я артист, я играю, разговариваю, а тут что ни сцена, то Нахимов стоит и смотрит в подзорную трубу, Нахимов входит-выходит. Мне говорят: «Дмитрий, конечно, у вас есть роль Гитлера, но неужели вы не хотите, чтобы в Вашей фильмографии был Нахимов? И потом, мы же вас в Крым отвезём, в Севастополь бесплатно! Правда вы потом не сможете сниматься на Украине…» А это был тот период, когда Крым стал российским, и люди, выезжающие туда, моментально попадали на сайт «Миротворец» и становились невъездными на Украину, где снималось очень большое количество сериалов и фильмов для России. И я сказал: «Да не вопрос! Я из принципа туда поеду! Ведь если моя поездка помешает украинским кинопроизводителям приглашать меня в свои проекты, то их работы без моего участия станут только хуже!» И я поехал. И, как только меня переодели и стали перевозить с точки на точку, я стал на уровень национального героя, потому что Нахимов там национальный герой, к нему отношение как к богу, наверное. Когда меня видели местные, они обязательно подходили и общались со мной. И я понял, насколько крымчане любят и уважают этого человека. Мы приехали туда почти сразу же после того, как Крым стал российским. Там освещения на улицах нет, горят кое-где редкие лампочки, нет Интернета, банки не работают, да ничего не работает, но люди, которых я там увидел, а встречался я с сотнями людей, были настолько счастливы, что уже не обращали на это внимания. «Слава богу, что мы опять в Россию вернулись, теперь нам бы только мост дождаться!» Удивительная была атмосфера радости и патриотизма. Эти воспоминания — это, пожалуй, самое дорогое, что дала мне эта роль. Не фильмография.

— Трудно ли постоянно работать на 360 градусов на сцене «Сферы»? Ведь нужно не только лицом играть, но и спиной. Приходилось ли вам «играть фронтально» в других театрах и перестраиваться?

— Начнём с того, что меня изначально учили играть во фронтальном театре, и потом на тех гастролях и фестивалях, куда наш театр часто выезжал, в основном приходилось играть на обычных сценах. Нам иногда выстраивают некое подобие «сферы», выкладывая в первые ряды партера так называемый «язык» и сажая на сцену зрителей, тем самым замыкая пространство, но это бывает крайне редко. Чаще мы переносим спектакли на портальную сцену, и я играю в портале.

При этом внутреннее переключение от «сферы» к «порталу» не требуется. Я часто говорил о создании второй личности, внутреннего героя, который управляет тобой, если он тобой по-настоящему создан. А дальше он ни на секунду не перестает жить на сцене, и это легче, чем включаться и выключаться. Дело режиссёра - выбрать ракурсы и мизансцены. Это как в кино, когда снимают так называемой «восьмёркой», когда мы видим героя из-за плеча другого актёра, потом переворачиваем камеру на 180 градусов и снимаем уже из-за плеча героя. Вот эта киношная «восьмёрка» у нас, в нашем театре постоянно присутствует. Мы погружены в игру на 360 градусов.

— Сложно ли играть с постоянным погружением, бывали у вас ситуации, когда привлечённый зритель заигрывался или наоборот отказывался подключаться?

— Да, конечно! У нас в каждом спектакле предусмотрено обращение к зрителю, иногда даже физический контакт, мы его вытаскиваем на сцену и просим что-то сделать, но не нарочито, а обязательно в контексте этой сцены спектакля. Например, обращаемся к кому-то как к отсутствующему персонажу и просим что-то подтвердить. И зритель включается: «Да, да!»

Когда-то стала внедряться технология 3D кинотеатров, где зритель «сидит внутри фильма» и вокруг него всё летает, всё происходит, и он уже не сторонний наблюдатель, а по сути, участник. И я тогда говорил, что эта технология 3D Екатериной Ильиничной Еланской была внедрена в театре более чем на тридцать лет раньше. Так у нас в спектакле «Весенняя сказка» («Снегурочка» Островского) были хороводы, танцы, песни, и актёры вытаскивали на сцену зрителей из первых рядов и просили танцевать, и зрители с таким удовольствием это делали! Все же мы дети – просто разных возрастов, полов и мировоззрений, а желание играть заложено в каждом человеке. Но! На одном спектакле на приглашение в хоровод зритель громко заявил: «Вот вам зарплату платят – вы и танцуйте!» И такое бывало, это лотерея. Но мы же тоже умные ребята, мы заранее вычисляем «своего» зрителя по его реакциям, понимаем, что этот человек будет с нами играть, а этот нет. Выбираем того, кто готов, а его мы вычисляем намного-намного раньше.

Бывало, что зрители заводились, и их даже приходилось успокаивать. У меня в «Лолите» был персонаж НД (Некий Джентльмен), который ведёт повествование для зрителей, обращается к ним, добивается ответа. Что ответит зритель - я не знал, случалось, что зрители увлекались, и мне не хватало «домашних заготовок», приходилось импровизировать, чтобы удержать всё в канве спектакля. Особенно когда моему НД приходилось обсуждать деяния Хамберта, какие-то его очередные шашни с Лолитой.

Это наша специфика, наша религия – зритель для нас участник, зал – сфера общения. Наверное, мне повезло в том смысле, что сначала я не поступил в ГИТИС, и это была трагическая для меня страница в моей жизни. Я дошёл до последнего экзамена, чего-то испугался и слетел, хотя был почти принят. Мне тогда сказали, что при факультете музыкального театра организуется экспериментальный курс. Если всех актёров драматического театра учат четыре года, то там – пять. Кроме актёров театра и кино – как обычно — там также обучали актёров музыкального театра и разговорного жанра эстрады. Нам обещали, что нас обучат тому, как актер должен говорить и петь в разных жанрах искусства: театре, кино и эстраде. Это был первый экспериментальный курс, но на нас же он и закончился. Потом он стал курсом актёров разговорного жанра эстрады. Но мы, первый набор 80-года, были такие, нас было 13 человек, и нам говорили, что в традиционном театре есть четвёртая стена, где зрителя категорически не видят, просто играют при нём, а у нас её не будет. Что абсолютная правда. Чем отличается эстрада от театра? Тем, что актёр на эстраде видит зрителя, слышит его, дышит вместе с ним. И вот весь этот комплекс, который был в меня внедрён за пять лет в ГИТИСе – театра классического и варианта существования на эстраде – он просто готовил меня к тому, что я должен был играть в «Сфере». Скажете, бывают в жизни совпадения? Не думаю. Была такая шутка: в сутках 24 часа, а в ящике 24 банки пива, думаете, это просто совпадение? Не бывает никаких совпадений. Это знаки судьбы, которые надо очень тонко чувствовать и понимать.

— Традиционно хочу спросить о творческих планах. Ведь без этого нельзя. Как вы видите свое будущее – как актера или режиссёра? У вас же был режиссёрский опыт?

— Был небольшой опыт. Но он возник случайно, когда Екатерина Ильинична практически заставила меня стать режиссёром той инсценировки, которую я написал. А я всего-навсего хотел играть главного героя этого автора. Это инсценировка, написанная мной по повести Сергея Довлатова «Заповедник», где я хотел играть героя Довлатова – Алиханова. Мне был очень интересен этот персонаж, я хотел прожить его жизнь, смотреть на мир его глазами. А Екатерина Ильинична мне сказала: «Кто писал инсценировку, тот и ставит!» И я просто вынужден был стать режиссёром. Спектакль получился, успешно шел долгие годы, пришлось снять его против воли нашей дирекции, потому что я сильно повзрослел. Надо было иметь совесть и остановиться. Здесь, как и в балете, нужно уметь уходить красиво, на взлёте. А не смог «режиссёрить» дальше по той причине, что для меня было неприемлемо заставлять людей что-то выполнять, ломать их, мучать. Мой сын, например, успешно занимался каратэ, ему всё нравилось, за полгода он выполнил набор требований, получил нашивку на пояс, но потом, чтобы получить следующий пояс, ему нужно было выйти на ринг на спарринг. И после первого же соревнования он бросил каратэ. На мой вопрос, почему, он ответил: «Я не могу бить людей!» Так и я. Я хотел бы заниматься режиссурой, но мучать, ломать людей я физически не могу, это мне не свойственно.

— Что для вас будет приоритетно: театр или кино?

— И театр, и кино, и озвучание. Я люблю заниматься озвучанием, дубляжом блокбастеров, сейчас, по независящим от меня причинам, зарубежное кино к нам не привозят, но я по-прежнему озвучиваю компьютерные игры и делаю это с огромным удовольствием. Это разные проявления творчества. Я снимаюсь и в кино, и в сериалах – и это разные вещи, с разным темпом работы. Я вижу себя везде, и я надеюсь, что я везде буду пригождаться.

— Когда-то существовало мнение, что актёр должен сыграть Гамлета, чтобы доказать, что состоялся.

— Я это понимаю. В роли Гамлета действительно много заложено. Но мне очень повезло: благодаря работе с Еланской и в последние годы с Коршуновым, я сыграл такое количество ролей, что если положить на одну чашу весов все мои роли, то на противоположную чашу пришлось бы положить десятка два-три «Гамлетов», чтобы их уравновесить. Те роли, которые меня делали как актёра – это, безусловно, роль Гарольда в спектакле «Гарольд и Мод», где мне повезло играть с народной артисткой России Римой Александровной Быковой. Это была удивительная школа, мы с ней играли около 15 лет, пока я не стал совсем взрослым, и мне уже было стыдно играть восемнадцатилетнего юношу.

Роль доктора Живаго в спектакле «Доктор Живаго» по роману Бориса Пастернака — для меня это была очень высокая планка, и я до сих пор не уверен, что я до неё дотянулся, хотя и играл этот спектакль около 20 лет. И этот герой взрослел и менялся вместе со мной, как менялось моё мировоззрение.

Безусловно, это роль Алиханова в спектакле «Не любовь, а судьба…» по повести Сергея Довлатова «Заповедник». Это, конечно, роль Гондлы в спектакле «Гондла» по пьесе Николая Гумилёва. Это, конечно, «Обыкновенная история» Гончарова, «Продавец дождя» Ричарда Нэша, о которых я уже говорил.

И роль Тригорина, которого я сыграл в 27-летнем возрасте. Подчеркиваю, не Треплева, а Тригорина. Существует реплика Дорна, которая вымарывается во всех постановках, потому что Тригорина всегда играет человек маститый, заслуженный, народный и взрослый, но Дорн говорит такую фразу: «Сорок лет ему будет ещё не скоро, но он уже сыт по горло и может теперь только пить пиво и любить немолодых». Екатерина Ильинична поняла, что эта фраза указывает на молодой возраст, когда человек рано взлетел, не выдержал испытания медными трубами, стал звездой и перегорел. Поэтому в решении Екатерины Ильиничны Еланской ей понадобилась моя субтильная молодая внешность. Это было безумно интересно. «Сорок лет мне было ещё не скоро…» и далее по тексту.

Конечно, работ было много больше, одна интереснее другой, я назвал только основные.

— Юбилярам журналисты задают однотипные вопросы. А какой вопрос вы бы задали себе и хотели бы на него ответить?

— Наверное, он будет звучать так: «Ты доволен тем, как прожил свои 60 лет?» И я затрудняюсь ответить на него однозначно. В чём-то я счастлив, в чём-то я был не прав, какие-то грехи у меня имеются, но я надеюсь, что у меня ещё есть время если не замолить их, то что-то исправить.

Текст: Сергей Щенников

Фото: Сергей Щенников и Александр Либков