В сентябре в театре Модерн состоялась долгожданная премьера Юрия Грымова «Человек с глазами Моцарта». Долгожданная — потому, что спектакль готовился к выходу в апреле к юбилейному Дню Победы, потому что зрители ждали второго потрясающего спектакля о войне – первым был спектакль по роману Льва Толстого. И надо сказать, что ждали не напрасно. Сценические решения, подбор и игра актёров были потрясающими. Сам режиссёр снова продемонстрировал свой яркий, узнаваемый почерк, снова сумел вовлечь зрителей в происходящие на сцене события с помощью лаконичных приёмов – игры света и тени, музыкального сопровождения, необычных спецэффектов.
Однако у многих зрителей, которым после многочисленных потрясающих премьер в «Модерне» уже было с чем сравнивать, именно после этого спектакля остался некий «осадочек», ощущение неудовлетворённости. У меня, например, вдруг возникло непреодолимое желание сразу после поклонов прочитать текст пьесы Марины Сулчани. Именно «вдруг», потому что хорошие режиссёры, а Юрий Грымов, несомненно, очень хороший режиссёр, приучили меня к пониманию, что театр – это то, что происходит на сцене здесь и сейчас. Поэтому нет необходимости по-школярски держать на коленях роман «Войну и мир», например, и водить пальцем по строкам, отмечая отклонения от текста и сюжета. Или на спектакле «Одна абсолютно счастливая деревня», который перекликается с грымовским «Человеком», читать повесть Бориса Вахтина, чтобы понять, как вдова красноармейца во время войны сошлась с пленным фашистом.
А вот на спектакле «Человек с глазами Моцарта» такое желание у меня возникло. Захотелось прочитать непосредственно текст пьесы, чтобы понять, что творится в голове у тридцатилетней студентки, родившейся далеко-далеко от мест боёв, в городе Екатеринбурге Свердловской области, лет через сорок после войны? Как представляет себе войну поколение, знакомое с войной только по картинкам из интернета?
Марина Сулчани помещает действие пьесы в сентябрь 1941 года. Вот, что она пишет: « Окраина города на Смоленщине: бревенчатые двухэтажные дома, колодец-журавель за обочиной, рассыпанная поленница, избы, огороды, палисадники – и дорога, уходящая в поле. На кирпичной противопожарной стене — плакат: «Солдаты Гитлера – друзья народа». И на этой просёлочной дороге, — которую по сценарию всю ночь поливал дождь! — у колодца останавливается немецкий офицер-мотоциклист – «в очень чистых ботинках и с очень голубыми глазами».
Мне как-то сразу ясно стало, что Марина никогда не ездила на мотоцикле в дождь по просёлочным дорогам. А когда этот голубоглазый человек в очень чистых ботинках завёз свой мотоцикл с коляской (!) в палисадник и прислонил к стене дома, то я понял, что тяжелый мотоцикл с коляской девушка просто путает с велосипедом. Для себя я отметил, что ждать реалистичности от такого автора не стоит, её пьеса – это притча. По образованию Марина Сулчани педагог-филолог, после стажировки в Германии решила завязать с карьерой учительницы английского и немецкого и стать драматургом, для чего поступила в театральный институт на курс Николая Коляды. Понятно, что с историей войны, о которой она пишет, Марина знакома по многократно переписанным школьным учебникам. Её, конечно, нельзя сравнивать с «мальчиком Колей из Уренгоя», но уровень и источники знаний о войне похожи. Это послеперестроечные дети, мимо которых прошла история страны, включая кровопролитные месяцы смоленского сражения в июле-сентябре 1941. И симоновские «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?» Мимо них прошла и «Песня немецких солдат» Владимира Высоцкого для спектакля Театра на Таганке «Павшие и живые» со словами «По выжженной равнине за метром метр идут по Украине солдаты группы «Центр» и «А перед нами всё цветёт — за нами всё горит». Именно немецкие войска группы «Центр» три месяца громили Смоленщину, а жители смоленщины копали противотанковые рвы, хоронили своих родных и соседей и провожали отступающую советскую армию. Не самое лучшее время для создания любовного треугольника с участием вдовы красноармейца, младшей сестры вдовы и немецкого офицера.
«Человек с глазами Моцарта» — ранняя, студенческая работа Марины Сулчани на безотказную тему — любовь во время войны. Она похожа на подборку этюдов, но в этом нет ничего «криминального», ведь есть много удачных спектаклей, построенных как фестиваль этюдов. Как пример можно привести спектакль «Ничего, что я Чехов?» Главное, чтобы был надежный стержень, на который всё это нанизано. Как правило, это – линия развития главного героя. Или линия развития отношений двух главных героев — как в «Ромео и Джульете». В пьесе Сулчани таких этюдов много, но есть ли стержень? Жители городка на Смоленщине ждут сдачи Москвы и скорейшего окончания войны. 16-летняя комсомолка безответно влюбляется в немецко-фашистского захватчика, разместившегося у них на постой. Давно влюблённый в соседку и одноклассницу Митя дезертирует с фронта и становится полицаем. Получив власть над своими соседями Митя безответно домогается Нади — жены-вдовы красноармейца, то угрожая ей расстрелом, то угощая лесными ягодами. Немецко-фашистский оккупант Курт влюбляется в эту же жену-вдову красноармейца, обещает жениться и увезти в Германию. А Надя сильно тоскует по пропавшему на войне мужу Виктору. Такое тоже бывает на сцене, вспомним чеховскую «Чайку», где все влюблены, но не друг в друга. При этом Надя не просто влюблена, она одержима желанием увидеть мужа, и попадает под влияние местной ведьмы, которая обещает ей показать мужа в блюдечке с водой в обмен на золотые украшения. Сначала Надя как алкоголик выносит всё из дома, потом обманом выменивает золото у обреченной на смерть в газовой камере еврейки — учительницы сестры. Испытывая угрызения совести, она выкидывает золото в реку, но одержимость желанием увидеть призрак мужа заставляет её броситься в ледяную воду, чтобы вернуть выброшенное золото. В результате она переохлаждается и в бреду принимает Курта за мужа и отдаётся ему, выгнав сестру и дочь из дома на мороз, чтобы не мешали. Те, спасаясь от мороза, идут в дом в полицая. Ревнивый полицай понимает, что Надя пренебрегла им, грязным полицаем, и отдалась чистенькому немцу. Митя арестовывает её под фальшивым предлогом и ведёт на расстрел. Но Наде уже все равно, в бреду она и полицая принимает за мужа. За сценой раздается выстрел.
Не берусь обсуждать историческую правдивость или ошибочность взглядов сценаристки на войну. У каждого они свои. Но драматургия, законы написания пьесы или сценария уже превратились в устоявшуюся науку со своими постулатами. Один из таких постулатов – автор хорошего текста не может быть автором хорошего сценария (или пьесы). Парадоксально? Но факт. Все величайшие пьесы и сценарии – результат коллективного творчества. Знатоки утверждают, что даже пьесы Шекспира, это не те рукописи, которые драматург принёс артистам на первую репетицию. Дошедшие до нас тексты Шекспира – это списки помощника режиссёра пятилетней давности с момента премьеры. У американских режиссёров есть такое выражение: «Какой хороший сценарий, кому бы дать переписать». Существует даже профессия – «доктор сценариев», который «лечит» детские болезни авторов, правит тексты по драматургическим лекалам, прописывает «дуги развития» главного и второстепенного героев. Работа доктора со сценарием начинается с ответов на вопросы: кто герой, чего он хочет, кто ему мешает, что стоит на пути к цели. Герой — Надя. Чего она хочет? Простого женского счастья — любящего и заботливого, желательно трезвого мужчину рядом. Ей мешает война, а остальные персонажи должны — в первую очередь — помочь развитию дуги героя, его характера и судьбы. А наша сценаристка увлекается развитием второстепенных персонажей, уводя нас от главной героини. Голодная девочка, искушаемая сыном полицая, должна за похлёбку бросить комок грязи в еврейку-учительницу. Мне, как зрителю, этот этюд искушения понятен, но неожиданно девочка начинает разговаривать с этой грязью. Пока я пытаюсь понять этот сказочный поворот, я теряю нить основного сюжета. Потом сценаристка начинает лепить партизанскую «мать Терезу» из ворожеи-колдуньи. Естественно народная артистка Анна Каменкова честно выполняет прописанную сценарием задачу и «перетягивает одеяло на себя». А задача колдуньи, на мой взгляд, — поставить ложную цель, одурманить, чтобы, забыв даже материнский долг, Надя развивала линию характера главной героини. На этом фоне меня удивляет, когда спектакль пытаются хвалить за то, что театр «Модерн» очень бережно отнёсся к тексту начинающего драматурга Сулчани. Это при том, что сам Юрий Грымов в одном из интервью говорил мне, что драматург или сценарист, должны сотрудничать с режиссёром в доработке своего произведения, что для него «любой сценарий – это переписывание». Возможно, что в условиях пандемии этот процесс идёт сложнее?
Один за другим волею Марины Сулчани перед нами появляются второстепенные персонажи в потрясающем исполнении замечательных актёров театра: жена полицая, сын полицая, второй полицай, немец-квартирант старухи-колдуньи, соседская девочка, барышня, мечтающая о счастливой иммиграции с остарбайтерами в Германию. Но в то же самое время сценарий не объясняет мотивов поведения главной героини. А стоило бы. Взрослая, разумная женщина вдруг лишает родных последних запасов еды, приговаривая их к голодной смерти. Она обманывает приговорённых к смерти евреев, но затем выбрасывает добытое подлостью золото в замерзающую реку. Потом вновь лезет в ледяную воду и заболевает, её сознание путается. Уже в бреду она получает мужчину, о котором мечтала — трезвого, заботливого, в чистых ботинках, пахнущего парфюмом, с невероятно голубыми глазами. Она отталкивает дочь и сестру и… гибнет. Вспомогательный персонаж — отвергнутый полицай — ставит точку. Вполне в духе Карандышева из драмы Островского «Бесприданница»: Так не доставайся же ты никому! Но до этой жирной точки мотивация героини прописана редким пунктиром. Что же подвигло её на столь нелогичные поступки? Она так изголодалась по мужскому плечу? Помешалась на фоне мерзостей военного времени? Поддалась колдовству алчной ведьмы?
Пожалуй самый известный российский «доктор сценариев» Александр Митта напоминал на своих занятиях: «то, что нужно сценаристу должно быть нужно герою». То есть сценаристу не достаточно сочинить эффектный сюжетный ход, он должен придумать мощный мотив для героя, который заставит героя поступать именно так, как задумал автор. Какой может быть мотив для непреодолимого желания желания жены увидеть пропавшего без вести мужа? Например, они жёстко поссорились, он обидел её и она решила жестоко обидеть его в ответ по-женски. Взяла и сделала подпольный аборт с помощью той-же ворожеи-колдуньи. При этом выяснилось, что потерянный ребёнок был мальчиком, которого страстно желал муж. Он настолько сильно переживал её предательство, что когда началась война ушёл на фронт добровольцем, хотя у него была бронь как у комбайнёра-стахановца, например. При таком раскладе событий, зритель уже может понять непреодолимое желание героини во чтобы то ни стало увидеться с мужем, хоть с призраком.
При этом я не говорю, что замысел пьесы плох. Боже упаси! Отличный сценарий, кому бы дать переписать! Сказать, что плох спектакль? Я бы точно сказал, что это очень хороший спектакль, если бы не видел предыдущие премьеры этого же режиссёра с этими же актёрами. Этот спектакль хорош, но предыдущие были великолепны. И я могу, не кривя душой, рекомендовать этот спектакль к просмотру. Хотя и надеюсь, что сработает обратная связь со зрителем (а надо сказать, что я не единственный, у кого есть определённая неудовлетворённость после просмотра премьеры) и тонкая настройка будет продолжена. Любой спектакль – это живой организм, первые шаги которого не идеальны, но он растёт, меняется, совершенствуется. Остаётся только пожелать «Человеку с глазами Моцарта» долгой жизни.
